Вот уже несколько столетий, как глобальное потепление сменилось глобальным похолоданием. Цепкие щупальца льда тянулись с полюсов к зеленым материкам, люди кутались в меха и ехали в теплые края, с тоской глядя в запотевшие от мороза окна поездов на удалявшиеся и по-прежнему такие родные дома.

Можно было зажимать уши, но это мало помогало от назойливого внутреннего голоса, шепота соседей, криков сумасшедших из религиозных сект: «Земле пришел конец…». Мы не успели подготовиться к периоду льда, мы сами душили планету, человечество стало слишком тяжелым бременем для нее.

Мы умирали под низким стеклянным небом, под холодным солнцем; мы умирали, тщетно пытаясь забиться под землю, в вечной темноте глубинных нор, и, когда утром перед моим домом, некогда стоявшим во влажных тропиках, замерзла вода, я окончательно осознал: мы не выживем.

Нас осталось очень немного, и мы уходили добровольно, не дожидаясь, пока вечная зима побледневшими губами выпьет из нас жизнь. Однажды пришел и мой день. Он так отчетливо отпечатался во мне, что даже всесильное время не может отнять его у меня.

Нас вывели наружу, под равнодушное вечернее небо. Снег, насыщенный тем, что люди веками и с завидной настойчивостью выбрасывали в воздух, воду и землю, мягко фосфоресцировал молочно-голубым. Мы сбросили длинные, похожие на хитоны одеяния и опустились в обжигающе-ледяной снежный покров. Ветер когтями снежной кошки вцарапывался в мое тело. Справа от меня в сугробе кто-то заметался, наверно, вернулся тщательно отгоняемый лекарствами страх.

Ветер стих. Безветрие окунуло мои уши в неподвижную тишину. Солнце, некогда бывшее символом тепла, безжалостно упало за горизонт. Тучи повисли над мертвой землей, заглядывая в наши глаза.

Вновь вернувшийся ветер ударом когтистой лапы смахнул на меня искристую снежную пыль. Я почувствовал тупое одеревенение в ногах и руках, пошевелил пальцами, наверно, они выглядели омерзительно: тощие и бледно розовые, как черви, апатично лежащие в консервной банке и ждущие, когда же их насквозь, через извивающееся в агонии тело, проткнет холодный металл рыболовного крючка.

Кожа обезумела от объятий зимы и отказалась что-либо чувствовать, и о том, что пошел снег, я узнал лишь по колючим прикосновениям хлопьев к ресницам. И вдруг я услышал, как жизнь истекает из меня, уходит во мрак легким теплым сиянием. Это новое ощущение было настолько захватывающим, что на некоторое время я полностью отдался ему и, прислушавшись, ощутил жизнь моих спутников, шаловливой змейкой убегающую в ночь.

Мое тело охватила запоздалая, заторможенная наркотиками дрожь. Мышцы едва не хрустели, переминая друг друга. Меня трясло, как в припадке, руки и ноги разметали снег и стряхнули морозную крупу, но небо щедро засыпало меня новыми порциями снежинок.

Жизнь легким шорохом, воздушным шуршанием покидала меня, струясь теплом над погребальным покрывалом снега. Я слышал все хуже и хуже - или шорох становился все тише и тише, вскоре меня оглушила тишина, и я умер.

Смерть - очень странное чувство.

Вокруг была пустота; не та, что есть отсутствие всего, а всеобъемлющее, абсолютное Ничто. И я был в ней, заключенный в белесый, пульсирующий пузырь. Его стенки были очень упруги, и стоило коснуться их, как меня очень плавно и быстро отбрасывало назад. Как ни странно это было в моем положении, но я развеселился, летая торпедой внутри пузыря, колотя руками по его оболочке. Наверно, со стороны это выглядело забавно, вот только оценить было некому.

Это даже не была смерть, скорее - прелюдия жизни. Сам себе я напоминал гигантского головастика внутри не менее гигантской икринки. И в любой момент я готов был вылупиться, махнуть хвостиком и отправиться в голубые речные просторы.

Не знаю, сколько времени я провел так, болтаясь в пустоте. Не думаю даже, что там было то, что люди называют временем. Я постараюсь объяснить, хоть это и сложно. Представьте жизненный путь мухи-поденки. Она рождается утром, встряхивает крылышками и с удивлением оглядывает мир вокруг себя, затем неуверенно взлетает и направляется, куда подсказывает инстинкт - к воде. Там она вливается в рой таких же маленьких и неопытных мушек. Солнце проходит зенит, и наша красавица замечает его - статного голубоглазого муха. Его взгляд загорается тем же пламенем, и он летит знакомиться. Маленький флирт, большая любовь - и парочка отправляется в заросли камыша, где мы их ненамного оставим наедине. Они возвращаются часам к четырем, счастливые донельзя. Уже к шести мушка вновь улетает в заросли, но на этот раз одна: она готовится постигнуть счастье материнства. Еще чуть-чуть, и она с любовью глядит на отложенные личинки. Но уже пора, солнце клониться к закату, и муха улетает умирать.

Всего один день - целая полноценная жизнь, сменившееся поколение.

И в пустоте не было времени, потому что я не знал, кто я - мушка или человек, что для меня секунда, а что жизнь.

Когда я вернулся в свое тело, меня ослепило солнце – звезда, которую раньше я лишь изредка видел, как бледный диск за плотной занавесью туч. Я зажмурил глаза и ошеломленно обнаружил, что смотрю сквозь веки. Для верности приоткрыл один глаз – ничего не изменилось. Я попробовал сесть, но не смог – меня непреодолимо влекло к земле, к собственному мертвому телу. И вдруг я осознал то, что увидел сразу же, но не смог понять – снега не было. То есть не было вообще! Я – мое тело – лежал, по уши завязнув в раскисшем болоте, в которое превратилась почва, жадно впитав талую воду. Густые испарения поднимались в грязное небо, собирались в гигантские облака и заслоняли солнце, в первый миг показавшееся мне таким ярким.

Вскоре я почувствовал, что мое тело расползается в грязи, как тесто в руках плохой хозяйки. В моей коже закопошились мельчайшие создания, и чем большую массу я терял, тем яснее понимал, что я и эти создания отныне - одно целое. Это странное ощущение – быть микробом, одним, и в то же время – всеми, крошечными комочками жизни, проспавшими века под многометровой толщей льда.

Прошло несколько годовых циклов, и южный ветер принес семена, швырнув их в землю и тут же забыв. Уже скоро нежные и слабые ростки пустили корни, вобрав из почвы Меня, и Я зелеными листьями улыбнулся солнцу.

Циклы приходили и уходили, Я не был властен остановить их. Пока.

Потом Я услышал звуки и повернул листья к югу: шли стада, поедая, вбирая Меня, а большей частью топча, но Я терпел, и вскоре Я был – стада, и стада были – Я. Я – хищники, Я – травоядные, Я – птицы, Я – жизнь. Я нападал на Себя, защищался от Себя, поедал Себя, рождал Себя, как маленькая девочка, одна играющая в куклы.

Пришел день, и планета тоже стала Я. Меня рассмешил этот крохотный шарик Земли, голубой живой мяч, и Я, дурачась, запустил его посильнее, почти вдвое укоротив год, подстраиваясь Своими телами под новый цикл. Я зацвел всеми бутонами, и мир наполнился благоуханием.

Я превратил планету в сад. Но многообразие Меня не интересовалось красотой, и Я решил создать Человека, дать ему немного Меня и оставить место для самого его. Новым людям Я дам Свои знания, Свой образ, Свое подобие. Я не открою им ни добра, ни зла, потому что Я живу лишь по одному закону – Закону Жизни, а они – часть Меня, как и Я - часть их. А если они окажутся слишком похожими на людей старой Земли, Я сотру их, невелика беда, как Тот, Кто Был До Меня, смахнул нас с лица планеты, льдом очистил ее. И ушел. Но Я не повторю Его ошибок.

Я создал Человека и дал Ему часть от духа Своего. А имя… пусть зовется Адам.

Ура, теперь я могу говорить!

Что очень понравилось в рассказе, так это завершённость идеи, полная высказанность и осознанность-ценная черта.

Благодарю... хотя он родился очнь спонтанно - я его не обдумывала - села и писала по ходу развития сюжета.

Solovei, но выглядит завершённо, хотя и весьма необычно..

Главное, это полная высказанность..умение высказать свою мысль..

... что далеко не всегда получается...

но сейчас получилось!

Раз из ста

Но,впрочем, и это неплохо.