Помнишь?



Я не дождалась твоего ответа, но, наверно, не стоит ждать. Не потому, что не надеюсь на него, а потому, что мне так хочется тебе все рассказать.

Я помню, как ты говорил мне, что плохо запоминаешь лица. Я тоже. Сколько прошло времени с той нашей встречи, а в моих мыслях ты чуть стерся, остался ослепительно белый овал лица, непослушные русо-ржаные волосы, глаза - то зеленые, то синие, но все чаще почему-то черные, темнее, чем у меня.

Может быть, я пишу не тебе, а твоей тени, той самый, ослепительно белой с черными глазами, у нее тихий голос и мягкие очертания, твоя тень.

читать дальшеМне так хотелось писать кому-то, писать, надеясь и не надеясь на ответ, механически проверять почтовый ящик по вечерам, спускаясь в подъезд в мягкий домашних тапочках и халате.

Ай, у меня путаются мысли.

Однажды - это было так давно - я прочитала книгу Марии и Сергея Дяченко «Долина Совести». Она вспоминается мне… Главный герой писал девушке, которую любил, не желая встреч с ней. А я… наверно, я буду видеть тебя, дорогая Тень любимого человека, очень редко. Я знаю, ты хрупкая и осторожная, и очень ранимая. Может, ты будешь лежать в танцующем пламени свечей, когда я буду обнимать Лина?

Ах, любимый, порой мы кажемся мне такими детьми. И разве, будь мы взрослыми, разве поверили бы мы в эту сказку? Лишь бы сохранить это детство в себе, не превратиться в кукол с пластмассовым, неживым взглядом?

Умереть бы сейчас для всего мира вокруг - сейчас, когда сказка так трогательно обнимает нас, чтобы вечно оставаться такими детьми, верящими в чудо, в месте, где Свет. У нас был бы маленький домик… или дом с двумя этажами и крохотной мансардой, старый, темного дерева, с крылечком, на самом краю Земли, далеко-далеко ото всех.

Почему так щемит сердце? Вдруг стало пусто… и дрожь по коже…

И вспоминается песня.

«Это так больно - сердце в гружи».



Эта зима… боги, она сводит меня с ума. Никогда, никогда еще ночи не были такими длинными, такими темными и безрадостными.

Тсс, я знаю, что ты сейчас скажешь - что остался всего только месяц, но я не хочу, чтобы ты приехал в холодную Москву и нашел меня - заснеженную, завьюженную, с усталыми серыми глазами. Эти холода и это безумное одиночество - как испытание. А может, я привыкла находиться в центре внимания, и тишина стала для мня невыносимой. Или это расплата за себялюбие?

Знаешь, иногда я плачу от тоски. Чувствуешь ли ты? А иногда все от той же безнадежной тоски мне хочется зло кричать, разбивая пальцы о стену и стену о пальцы.

Сегодня вдруг так захотелось получить чье-то письмо в конверте - пахнущее клеем и морозом, а в почтовом ящике только квитанция об оплате.

Демон по-прежнему называет меня Снежной, только снежная ли я?

Ах, эти сны - миллиарды белых мотыльков в оранжевом и голубом свете фонарей, изморозь на ветках деревьев.

Прикасаешься к коре губами, а дерево молчит - спит, замерзшее, замершее, и на кончике ветки - ледяная капля, как застывшая слеза.



Иногда я называю себя Птахой и чувствую - это про меня, про меня зимой:

«Каждой птахе по плахе,

На версту по кресту,

Наше небо не ждет нас,

Мы идем в пустоту»



Я опять не дописала свою сказку… Она лежит - отрывок в отрывке - и тоскует, как я. Тоскуем вместе. У меня нет сил и желания писать ее дальше. Может, боги устали писать мою жизнь. Три сестры-пряхи остановили свою прялку, отложив веретено и ножницы - сели смотреть в окно, как все вокруг заметается снегом.



Почему так много в этом мире зависит от дрянных бумажек с водяными знаками? Почему люди забывают о сказке и мечты их не о том, чтобы летать, а о том, чтобы купить новый костюм, новую машину… Это как проказа, как чума, даже не эпидемия - пандемия.



У Маяковского есть такие строки:

«Мы - каторжане города-лепрозория»



Люблю Маяковского за его правдивое, злое, циничное, острое, яркое, безумное перо.



«Имя твой боюсь забыть,

как поэт боится забыть

какое-то

в муках ночей рожденное слово

величием равное богу»