УРУСАИМАСЭ или ДЕНЬ КОШМАРОВ

[sssolovei]

- Котира ва Нихон кёсанто дэс. Говорит Японская коммунистическая партия, – пронзительно раздалось у меня над ухом. Ощутив это продолжением кошмарного сна, я заорал... и проснулся от собственного крика. Бодрый и молодой женский голос – по здешним понятиям, каваий, то есть милый, по нашим же просто невыносимый – доносился из открытого окна. Вечером было жарко, и я открыл его на ночь. Но черт меня дернул забыть, что скоро выборы.



Девица все заливалась на одной и той же ноте, потому что голос был не живой, а из магнитофона, усиленного громкоговорителем не лучшего качества. Я застонал, потому что почувствовал острую головную боль, перевернулся на другой бок и потянулся к будильнику. Восемь утра. Сволочи! – мог бы спокойно спать еще сорок минут. Теперь бесполезно...





2.



Накануне прочитал в интернете, что где-то в Прибалтике правоохранительные органы обсуждают, является ли слоган «Коммуняк в печь!» экстремистским и призывающим к чему-то там насильственному. Бог с ними, с прибалтами, но сейчас я подумал об антикоммунистах с большим теплом, чем обычно. Потому что в иных обстоятельствах я ни о коммунистах, ни об антикоммунистах не думаю.



Лезу за анальгином. Кончился. Ищу что-нибудь подобное. Ничего. Значит, по дороге на работу надо зайти в аптеку. Но сначала еще дожить до этого момента.



3.



И чего они так рано начали агитировать? Впрочем, понятно – японцы, как известно, встают ни свет ни заря. Это мне на службу к десяти, а они уже в девять сидят на рабочих местах, как зайчики. И публика у нас в квартале самая подходящая: лавочники да мелкая и средняя интеллигенция. Самый коммунистический электорат, как я прочитал когда-то в одной умной книжке.



Но какие же они, Господи, терпеливые! У нас в России всех бы поколотили, а депутат точно занял бы последнее место. В Питере, перед местными выборами был такой прикол. Гражданам звонили в два часа ночи, вежливо представлялись из избирательного штаба кандидата такого-то и начинали за него агитировать. Народ, разумеется, матерился и швырял трубку. Потом оказалось, что «черный пиар»...



Хорошо хоть выборы у японцев не так часто.





4.



Дело, конечно, не в коммунистах. Во-первых, вчера я здорово перебрал в гостях у знакомого доктора. Зарекался же не пить вечером в воскресенье, но такая хандра накатила, что никак не удержался.



Во-вторых, у меня есть несравненно худший враг, нежели коммунисты. Это продавец якиимо – жареного батата. Едет себе, совсем медленно, почти стоя на месте, маленький драный грузовичок, только что с автомобильного кладбища, с печкой в кузове, за рулем сидит небритый дядька бомжового вида, а матюгальник надрывается мерзким голосом: «Оимо-о-о! Оимо-о-о! Оисий оимо-о-о!» . Надрывается долго, но без толку. Потребителей этого «лакомства» в нашем районе явно нет, а он все ездит и ездит. Пользуется терпеливостью потенциального коммунистического электората.



Сколько раз хотел побить этого дядьку, но ведь заберут! Бросить в него нечем: перед домом стоянка, так что он проезжает метрах в тридцати от моих окон – не докинуть, зато слышно отлично.



5.



Кое-как приведя бренное тело и больную голову в порядок, выползаю из дома. Понедельник – и так день тяжелый, а тут еще начальство придумало начинать его с совещания, а не заканчивать им, как было при прежнем шефе, любителе поспать (и побухать, если честно). Силы строго рассчитаны на каждый шаг до метро, поэтому отклонение для захода в аптеку: сто метров туда, сто метров обратно, итого, при моем нынешнем состоянии, все пятьсот – планом не предусмотрено. Ладно, зайду в обычный магазин, поищу там что-нибудь. Или хотя бы томатного сока выпью. Он мне в таких ситуациях почему-то помогает.



И тут во двор въезжают «товарищи фашисты» – черный микроавтобус с громкоговорителем, из тех что разъезжают по всему центру Токио в «табельные» дни, создавая невероятный шум и гам. Когда они играют военные марши, это даже бодрит. Когда орут, уши болят. Впрочем, у этих товарищей жизнь явно пошла на конус и делать им стало нечего, коль скоро совсем недавно все их силы были брошены на протест против приезда Ён-сама. Это такой смазливый корейский мальчик-актер, что-то вроде местного Ди Каприо. Слава Богу, развернулись и быстро уехали.



А чего они сегодня сюда приперлись, я так и не понял – слов не разобрать даже со здоровой головой. Может, у них тоже похмельный синдром...





6.



Новый круглосуточный магазин у входа в метро открыли всего две недели назад. Все сияет и сверкает, товаров тьма. Открываю дверь и... на мою бедную головушку обрушивается оглушительное – и опять каваийно-визгливое – из многих глоток:



- Ирассяимасэ.



Что такое ирассяимасэ, объяснять не надо. Сентиментальные вояжеры, заезжающие сюда на недельку-другую чтобы потом написать книжку-другую про «прошлое, настоящее и будущее Японии», любят умиляться вниманию здешних продавцов к покупателям. Я же от него зверею.



Сок куплен. Подхожу к кассе. Рослый кореец с той стороны прилавка глядя поверх меня пустыми глазами заведенно орет неизменный текст:



- Добро пожаловать. Ваш сок стоит сто двадцать иен. Принимаю ваши пятьсот иен. Ваши триста восемьдесят иен сдачи. Спасибо за покупку. Заходите еще.



Касс в магазине пять. За четырьмя стоят люди и орут, как будто соревнуясь, кто громче. Утро – видать, сил много. Когда вечером после работы я покупаю пиво, они орут много тише. Это утешает. Но до вечера еще надо дожить.



7.



Говорят, что в метро читать вредно. В московском или питерском точно, но все равно читают. В токийском и светлее, и не так трясет, но читающих меньше. Сарариманы и сарариманши больше спят с открытыми ртами, некоторые даже стоя. Остальные играют с мобильными телефонами. Вечером выпившие дядьки громко орут. Поэтому я больше люблю тех, кто читает порнокомиксы. По крайней мере, они это делают тихо.



Возвращаясь с работы, я никогда не читаю, потому что глаза от усталости уже не смотрят и мозги не думают. Разве что о пиве. Но утром люблю что-нибудь полистать, чтобы окончательно проснуться. Чтение концентрирует внимание. Но тут у него появляется страшный соперник.



Поезда метро и электрички полностью управляются компьютерами, поэтому машинистам, видимо, скучно. Вот они и болтают непрерывно на протяжении всего времени движения. Причем не между собой – в кабине обычно один человек – а на публику. То есть непрерывно выдают в репродукторы массу ненужной информации. Тем более названия станций звучат в них так, что без карты или бегущей строки на мониторе понять ничего невозможно. Было бы двое – анекдоты бы травили и нам не мешали.



Потом метро выходит на поверхность и идет вплотную к жилым домам. До со сих пор не понимаю, как у живущих в таких домах растут психически вменяемые дети.





8.



От метро до работы полтораста метров. Но и это расстояние приходится преодолевать с боем. Станция большая, вокруг полно всяких заведений, а значит и зазывал. Там же, где не зазывают живьем, голоса раздаются из рупоров и магнитофонов.



Мужики орут просто громко. Девушки – еще и каваийно. Я люблю заходить в один книжный магазин, входная дверь которого обычно открыта. Аккурат против нее стоит девица, уныло голосящая – не знаю по какому поводу – ёросику онэгаи итасимас. Часами. Без перерыва. На одной ноте. Который год. В магазине хочется побыть подольше, в книжках порыться, чтобы интересное или нужное не пропустить. Тренирую волю. Однажды спросил хозяйку, не надоело ли ей. Вежливая японка только пожала плечами. Но лицо у нее было грустное.



После всего этого настойчивые просьбы выключать звонки мобильных телефонов и не пользоваться ими в транспорте и в кафе кажутся мне откровенным издевательством.



9.



На работе все нормально, хотя я не перестаю мечтать о том, как дослужусь до обладания отдельным кабинетом. Пусть очень маленьким, но отдельным. А «человек-оркестр» очень достает.



Японцы с особенным удовольствием издают физиологически звуки. Если чихают – то чтобы стекла в комнате звенели. Или в доме напротив, если на балкон выходят.



Однажды я спросил знакомую, переехавшую в тихий «спальный» район, как ей нравится новая квартира. «Все хорошо, – сказала она, – только раздражает, когда в одиннадцать вечера дед в соседнем доме начинает рыгать». Я посмеялся, хотя шутка показалась мне грубоватой. Навестив знакомую несколько дней спустя, я засиделся у нее и... вдруг совершенно отчетливо, как будто над ухом, услышал эти ни с чем не сравнимые звуки. Мне стало стыдно, что я усомнился в сказанном.



Коллега всосал остатки зеленого чая с силой промышленого агрегата и издал тот самый звук. Тихо охнув, я полез в стол за затычками для ушей.





10.



Время обеда. С ним связаны главные надежды на поправку здоровья. И тут катастрофа...



Минутах в трех от нашей конторы есть симпатичный и недорогой ресторан. Второе – минус, потому что напротив школа. А как орут японские школьники и особенно школьницы! Усо-о-о! – заливается одна на Сибуя, как будто адресуясь к подружке в Синдзюку. Сугэ-э-э! - несется ей в ответ. Если вы не в Синдзюку, а рядом, то рискуете барабанными перепонками. У японцев они что, атрофированы? Или уши по-другому устроены? Видимо, да, потому что частота, на которой звук становится каваий, для наших ушей смертельна. Что японцу хорошо...



Пока несли заказ, весь извелся. На еду ушло минуты три – больше не выдержал. Пиццу не доел. Но пиво все-таки допил.



11.



Выхожу с работы и вспоминаю, что дома закончился шампунь. Слава Богу, прямо около метро «Мацумото Киёси»: есть в Токио такая сеть недорогих магазинов, торгующих косметикой, парфюмерией и бытовой химией. Все там хорошо, кроме оглушительно орущих мужиков. Судя по количеству покупателей, дела у магазинов идут неплохо – так чего зря орать. А он знай себе надрывается, как заведенный. Выбрать что-либо под этот ор – магазины небольшие – совершенно невозможно.



Никак не могу найти любимый «Vidal Sassoon». Спрашивать «орала» бесполезно – он начнет тупо шарить глазами по полкам, что я и сам могу сделать, – так что толку от него вообще никакого. Наконец, я рявкнул на него: «Урусай!», что в данном случае можно перевести как «Задолбал!». О чудо, он заткнулся. Видимо, от изумления. Заткнулся ненадолго, но я успел углядеть нужный шампунь и бегом к кассе, а потом из магазина. Как из-под бандитских пуль.



12.



На ночь я выпил пол-бутылки «бурбона». Мне снился Марсель Пруст – французский писатель, живший в комнате, стены которой были обиты толстым слоем пробки. В первый раз за много лет я кому-то позавидовал

(с) Андрей Стрешнев